Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

КРЫПЕЦКОЕ ДЕЛО

По мотивам странички http://lubitel.livejournal.com/


В конце 1907 году  Псков был переполнен административно-ссыльными. Колония их особенно заметно возросла, когда из Прибалтики в конце того же года прибыла новая партия в двести человек. Положение ссыльных было очень тяжелое, так как найти заработок для политического представлялось невозможным. Большинство ютилось в привокзальных слободах, а часть — в пригородных деревнях. В результате — голод и нужда толкали измучившихся людей на совершение актов, будораживших мещански настроенных обывателей. Так, в Алексеевской слободе был обезоружен городовой, у почтальона Эмбришки была отобрана сумка с деньгами, а из лавки Богомолова — масло, сахар и чай.


Крыпецкий монастырь.Крыпецкий монастырь.

Производились вооруженные нападения на наиболее крупные монастыри, кольцом окружавшие Псков: Святогорский, Печерский, Крыпецкий, Никандров, Снетогорский и др. Насколько велико было паническое настроение «святых отцов», об этом свидетельствует тот факт, что монахи Печерского монастыря от страха заболели медвежьей болезнью и провели по кельям телефоны на случай тревоги. А монахи Никандровой пустыни основательно вооружились и дважды при помощи огнестрельного оружия отражали нападения на монастырь.


Самым крупным было нападение на Крыпецкий монастырь около Торошино, в двадцати восьми верстах от Пскова. В нем принимало участие около тридцати  человек.


Все участники получили предложение явиться десятого  ноября 1907 года рано утром в назначенное место, недалеко от Березки, к так называемому «колену». Проводником был взят проживавший во Пскове Чумаков, — уроженец деревни Иванщино, близ Крыпецкого монастыря, которому тут объявили приказ вести на Крыпец. Ранее, бывало, Чумаков много рассказывал этим изголодавшимся людям о богатствах Крыпца. Шли группами по пять-шесть человек, сохраняя строгую конспиративность в отношении числа участников и цели похода. Когда подошли к монастырю, то было уже поздно, и ворота оказались уже запертыми. Двое товарищей быстро переоделись в странников и, оставив остальных под покровом ночи, стали просить привратника о предоставлении ночлега. Проникнув за ворота, они заявили монаху, что он арестован, и приказали вести их к настоятелю. Через несколько минут ключи от монастыря были в руках нападающих, а привратник и настоятель заперты в одну из келий.


Но воспользоваться богатствами монастыря не удалось, так как один из монахов случайно видел привратника в сопровождении двух вооруженных револьверами людей и немедленно забил тревогу. У монахов оказалось оружие, и они встретили нападавших, ворвавшихся в монастырь уже всей массой, револьверными выстрелами. На зов набата прискакал отряд стражников и начал теснить нападавших. В перестрелке было убито пять монахов и один стражник, двое тяжело ранено, а со стороны нападавших погиб один, Петр Захарко. Из боязни, чтобы убитого не опознали, товарищи, насыпав ему в рот пороха, взорвали Захарко. Другой из нападавших, во время преследования их стражниками, был взорван собственной бомбой громадной силы.


Хотя никто из нападавших не был пойман на месте, но у полиции возникло подозрение на административно-ссыльных, и за некоторыми из них был установлен усиленный надзор. Двеннадцатого  ноября в полицию явился один из административно-ссыльных и заявил, что он нечаянно раздробил себе ногу выстрелом из револьвера. При дальнейших расспросах он давал сбивчивые показания, вследствие чего за ним и его товарищами, проживающими в Пометкиной слободе, было установлено наблюдение. После же поимки одной из участниц, гражданки Друдзе, с которой, говорят, удалось договориться полицмейстеру Маршалку, точный список участников оказался в руках полиции, и последняя приступила к арестам. Полиции стало известно, что в Любятове, в доме Степаниды Михайловой была явочная квартира некоторых административно-ссыльных. Псковский полицмейстер Маршалко с отрядом стражников нагрянул ночью девятнадцатого ноября на выслеженный дом и застал там Каптейна, Гинценберга, Випуса, Северина и пятого, который при попытке к бегству был убит наповал выстрелом полицмейстера. Преследовать Каптейна бросился конный стражник, которому удалось догнать бежавшего лишь около Дмитриевского кладбища. В явочной квартире полицией был обнаружен небольшой склад оружия.


В тот же день утром на Варшавском вокзале, перед отходом поезда, агенты тайной полиции попытались арестовать еще нескольких из участников нападения. Те открыли стрельбу, ранили городового и, бросившись к Алексеевской слободе, заперлись в одном из домов. Во время нового столкновения с полицией был убит еще городовой и один из революционеров. Остальным удалось выскользнуть и засесть в доме Эглита, рядом с Алексеевским кладбищем. Против них повели осаду две роты солдат и усиленные наряды полиции. Осажденными здесь был убит урядник, дворник и сторож Алексеевской церкви, которой пытался при помощи зажженной пакли удушить осажденных. Городовые облили дом керосином и подожгли его. Когда дом рухнул, то оказалось, что один из революционеров был мертв, а другой, полуобгоревший, силился бежать, но скоро упал, пораженный пулей. С большой вероятностью можно утверждать, что из трех убитых один был Угур,  другой — Клявокант. Фамилии третьего нам не удалось установить.


Двадцать восьмого декабря в саду дома сапожника Писарева, по Старо-Новгородской улице, был обнаружен в земле склад бомб, револьверов и динамита, принадлежавший участникам нападения на Крыпецкий монастырь. Тогда же был арестован помощник писаря Псковоградского волостного правления, Кукин, предоставивший арестованным в доме Степаниды Михайловой паспортные бланки.


В продолжение года все арестованные содержались под следствием в двух псковских тюрьмах и с пятнадцатого по восемнадцатое  декабря 1908 года были преданы военному суду.  

Судились в офицерском собрании Иркутского полка, под председательством генерала Никифорова, который любил говорить, что он ездит только со смертными приговорами.

И, действительно, Абель был приговорен к смертной казни через повешение, Северик и Каптейн к двадцати годам, Гинценберг, Випус и Каукуль — к тринадцати годам, а Писарев — к десяти годам четырем месяцам каторжных работ.

Других присудили к меньшим срокам наказания.